— Хорошо. Ладно. Ты, допустим, отомстила, и Тарсийское Ожерелье все кому не лень завоевали. А дальше что? Куда ты денешься сама? Какая же ты будешь королева без королевства?
— Я не пропаду, — заверила меня королева Абигейл. — Такие, как я, не теряются в песках истории. И мне достанется самая лучшая страна, где только мыслимо сделать королевскую карьеру. А те, кто захватит Ожерелье, обещали мне помочь и с захватом Запретного Острова. Но перед этим я, королева Абигейл, остающаяся королевой всегда, уничтожу вас, двойников своих, и делать это буду медленно, с удовольствием… Потом и с Гогейтисом рассчитаюсь, заставлю его расплавленный свинец пить. И со всеми, кто мной был недоволен.
Карина перевела дух и досказала:
— Только не успела королева привести свой замысел в исполнение. Благодаря вам, дорогие мои. — В глазах Карины заблестели слезы искренней благодарности и восхищения. — Если б вы сегодня не напустили кур на Удаленных и не отвлекли тем королеву от исполнения мести, мне бы не жить.
— Она пыталась тебя убить? — взволнованно спросил Гогейтис.
— А как же! — уверенно, даже слишком уверенно и быстро ответила Карина. — Для того она и нарядила меня так: хочу, говорит, увидеть, как по этому шелку и бархату твоя кровь потечет. Сама-то она выглядела как смертный грех, вы заметили наверняка. Все-таки общество Удаленных ей не пошло на пользу.
И Карина нервно засмеялась.
— Дайте мне вина, — попросила она. — Мне тяжело это вспоминать и еще тяжелее рассказывать.
Карине налили полный кубок ферейна из спасенных герцогских запасов. Карина осушила его, не морщась и чуть заплетающимся языком продолжила рассказ:
— Она приготовила ножи — длинные, из какого-то темного металла — и сказала, что будет уродовать меня, а потом разрежет на кусочки. Рядом с нею всегда торчали двое-трое этих монстров Удаленных — чтоб я не могла на нее напасть и уж тем более сбежать. И если бы не вы… — Карина не выдержала и залилась слезами.
— Успокойся, — обнял ее Гогейтис, — ты просто пережила сильное потрясение, тебе нужно отдохнуть…
— Да-да, — закрывая глаза, пробормотала Карина, удобно устраиваясь в объятиях возлюбленного. — Отдохнуть…
Уильям прижал к себе драгоценную Карину и посмотрел на мажордома, стоявшего перед ним с явным вопросом в глазах.
— Что такое? — спросил Уильям одними губами.
— Ничего особенного, мессер Уильям, — ответил управитель. — Меня просили передать, что женщина, которую все считают вероломной и преступной королевой Абигейл, очнулась.
— И что же? — нетерпеливо поглядел на своего союзника в куриной войне Уильям Магнус Гогейтис.
— Она с завидным упрямством утверждает, — с таинственным видом произнес мажордом, — что на самом деле ее зовут Карина Свердлова.
Золотистые цветки королевского мигелия, покрасовавшись положенное время на ветках, облетели, и теперь в окна тронного зала заглядывали только кинжально-острые, некрасивые листья, чем-то напоминавшие приютских детей, да уродливые маленькие завязи, вовсе не намекающие на то, что со временем из них получатся редкостные по вкусу и аромату плоды. А еще небо, молчаливое пасмурное небо смотрело в не застекленные и казавшиеся беззащитными окна, словно упрекало всех находившихся в зале в бессмысленности их существования и тем более поступков.
Так казалось Кириене. В последнее время она практически не покидала тронного зала, поскольку именно ей как королеве приходилось принимать на себя и все удары судьбы, и все дурные вести, что приходили с полей Великой Войны.
И когда Кириене докладывали об очередной победе многочисленных врагов, она принимала эти вести с видимым спокойствием. Хотя в душе у нее все болело.
«Но ведь это не моя страна. Не Монохромма. Здесь все не так. Войны ведутся грязно, без понятий о чести и достоинстве. Граждане, вместо того чтобы встать на защиту родины, спасаются бегством или грабят дома своих погибших соседей. И не стыдятся проливать кровь среди цветущих лугов, не боятся осквернить красоту подлостью, трусостью и жадностью. Если бы здесь были воины Монохроммы!.. Увы. Это невозможно, как невозможно и то, что я не вернулась бы сейчас на родину, даже если б мне предоставили такую возможность. Это не моя страна, но мой долг сделать все возможное для ее спасения. Я не королева. Никогда не стану королевой. Но тогда почему так сильно стучит сердце? Почему я терзаюсь бессильной яростью? Герцог Рено куда сдержанней и спокойней принимает дурные вести, а разве это не его земля?..»
— Ваше величество…
— Да?
Помянутый мысленно герцог Рено стоял перед Кириеной с удивительно невозмутимым лицом. Будто нет никакой войны. Будто он явился сообщить королеве о желании столичного магистрата провести благотворительный бал в честь Ее Величества.
Впрочем, откуда ей знать, что на самом деле творится у него в душе. Особенно когда он вот так смотрит. Мимо нее. В Монохромме она за один такой взгляд вызвала б его на поединок! Рукопашный или на рапирах — все равно.
— Я слушаю вас, герцог.
— Ополченцы прибрежного города-крепости Кэрл, Восточная провинция, сегодня утром сдались армии любовников, то есть, простите, наемников Пидзадьих Бадей. По донесениям уцелевших, главарь наемников, бадейный атаман батька Смахно, заявил, что после взятия Кэрла они завоюют всю нашу Восточную провинцию, а за ней и столицу. И будет тогда не Тарсийское Ожерелье, а Необлыжна Бадейна Вотчина.
— Вы полагаете, герцог, они на это способны?